Зритель ждет от спектакля чуда

Премьера «Аиды» в Самарском академическом театре оперы и балета состоится 27 марта. В интервью СГ режиссер-постановщик из Санкт-Петербурга, народный артист России Юрий Александров рассказал о том, чем хороша самарская труппа и как он работает с нашими артистами по системе Станиславского.

Двух одинаковых спектаклей у меня нет

- Как вы относитесь к тому, что поставить «Аиду» в нашем театре вам предстоит в краткий срок? Это для вас препятствие, вызов или привычное дело?
- Я не считаю, что месяц - краткий срок, если ты готов. А если не готов - тебе сколько ни давай времени… Мало того. Обычно режиссеры пишут в контрактах только два состава. Я всегда говорю - сколько есть составов, столько и будем репетировать. Сейчас у нас, например, четыре Аиды, четыре Амнерис… Материал, конечно, такой, что копаться в нем можно до бесконечности. Казалось бы все просто - вышел, отставил красиво ножку и спел. Но в психологическом плане это очень глубокая вещь. И очень современная. Речь идет о любви, о преданности, о настоящих героях - то чего сейчас так не хватает нам в жизни. Отношения очень упростились - все общаются смс-ками, через интернет. Познакомились, встретились, разбежались… Но любовь - это сильное, глубокое чувство. Чем больше мы репетируем, тем больше увязаем в проблематике. Верди написал изумительную музыку - его партитура очень тонкая. В ней все есть - взаимоотношения Аиды и Радамеса и страшные, чудовищные отношения Аиды и ее отца Амонасро, когда человек использует свою дочь и делает это безжалостно.

- Вы не раз обращались к постановке «Аиды». Как менялось ваше отношение к персонажам оперы, к их нравственному выбору?
- Наверное, я стал более жестким, стал явно осуждать насилие, ложь. Помню, что в ранних моих наивных постановках я трактовал образ Амонасро как благородного отца, который борется за освобождение своей маленькой Эфиопии. Сегодня для меня это чудовище, которое растаптывает эту девочку во имя своих амбиций. Сцена разговора Аиды и Амонасро очень сложная - он должен сломать психику своей дочери и делает это успешно, потому что по натуре он изверг.
Амнерис в моей трактовке относится к Радамесу как к очередной игрушке. К финалу она проходит огромный путь, почти до сумасшествия от чувств. Сцена судилища, в которой я вытащил жрецов из подвала, где они прозябали все спектакли, получается очень сильной.
Вообще мои спектакли 80-х годов совершенно не похожи на сегодняшние. Это касается не только «Аиды». Изменяюсь я, меняется общество, публика. Раньше зрители совершенно спокойно досиживали до конца «Бориса Годунова», сейчас перед последним актом половина людей уходит. Не потому что плохая постановка, а потому что не добраться домой после спектакля - опасно. До метро далеко, на такси денег нет.

- Если это сопряжено с неудобствами, зачем же люди ходят в театр?
- За тем, чего они не видят в жизни. Зритель, я уверен, ждет от спектакля чуда, погружения в какой-то иной мир, где не так все просто и цинично, как в нашей жизни. Где существуют нюансы, а музыка - это прежде всего нюансы. Самое сложное в опере совместить происходящее на сцене с работой оркестра, поэтому так важен партнер - дирижер. Здесь совсем разная природа искусств. Режиссер - автор. Он открывает тоненькую рваненькую книжечку с партитурой, и оттуда вылезают эпоха, костюмы, взаимоотношения, персонажи. А дирижер - профессия интерпретаторская, у него все написано композитором. В этом нет ущемления, Рихтер тоже был интерпретатором.
Режиссура - это прежде всего понимание того, где ты ставишь, в какое время и для кого. У меня был период, когда я ставил четыре «Князя Игоря» подряд. В Ростове, в Самаре, в московской «Новой опере» и в Минске. И это было четыре совершенно разных спектакля. Самарская опера открывалась после длительного ремонта, и мне хотелось сделать спектакль-праздник. Белоснежный, красивый, про светлое будущее. без сопутствующего русской теме негатива. В Москве я ставил совсем по-другому. Там был Кремль рядом, и я высказался по полной. Был скандал. Одни газеты писали, что это великий спектакль, другие, что это посягательство на русскую культуру. А я поставил просто исторический спектакль про сегодня. Без джинсов и мобильных телефонов, но люди жили по законам сегодняшнего дня.

- «Аида» всегда привлекала и режиссеров, и зрителей экзотичностью. Художник Вячеслав Окунев сделает для Самары красочную, яркую постановку?
- Главное желание было не допустить бутафорщины. Когда делают из деревянных ящиков аллюзию каменного Египта - это всегда видно. К сожалению, сейчас мастерство бутафоров уходит. Раньше ничего нельзя было купить и существовало искусство трафарета, которым владела только Россия. Бралась рогожа и расписывалась так, что издали выглядела как парча удивительной красоты. У вас в театре, кстати, есть трафаретный цех. Изумительный! Единственный, может быть, в России. Сейчас же можно купить любую ткань, но театры зачастую экономят, в результате издали настоящая парча смотрится тряпкой. Опера должна быть красивой. Не красивенькой, а красивой!
Наша декорация будет монументальной, на сцене будет много воздуха, света. Сценография должна получиться стильная. Ваш театр можно похвалить - денег не жалеют.
Будет и нечто эксклюзивное. В триумфальном марше Радамеса у воинов будут такие доспехи, аналогов которым я не могу привести. Если обычно в этой сцене зрители наблюдали, как не в ногу ходят люди под музыку, то Вячеслав Окунев придумал настолько интересные костюмы, что вряд ли кто-то будет смотреть на ноги.

Артисты - это дети

- Вы говорили, что зачастую в «Санкт-Петербургъ-Опера», которым руководите, отходите от канонов, потому что публика может пойти в другой театр и увидеть классическую интерпретацию. Самарцы, к сожалению, лишены такой возможности. Нас ждет классическая трактовка?
- Когда меня спрашивают, какое ноу-хау будет в моей «Аиде», я отвечаю: глубочайшая психологическая разработка материала. Он будет поставлен по законам системы Станиславского, когда все взаимосвязано и нет ни одной «дыры» выключения из действия, паузы.

- Сложно работать с оперными актерами по системе Станиславского?
- Очень.

- Как вы справляетесь?
- Я ору на них. Шучу. Вообще перед самой кончиной Станиславский сформулировал всю свою систему так: все должно быть просто и весело. Это абсолютная правда. Основа актерского существования - игра. Люди, которые каждый день мажут себе нос краской, надевают ушки и превращаются в зайца - это же дети. Если им с тобой интересно, они все будут делать. Деньги здесь не играют никакой роли. Русские артисты умеют работать без денег, без еды и воды, если им интересно. Я очень люблю, когда на репетиции люди смеются, и все время подпускаю какие-то шутки, потому что в этот момент сердечная заслонка приоткрывается и мне туда легче влезть. Даже драматический эпизод должен строиться на игре. Кроме того важно не натягивать режиссерскую концепцию на голову артисту, а приспосабливать его к данному персонажу.

- Но ведь в опере подбирают не по типу, а по голосу.
- Мы существуем не по западной модели, когда можно провести кастинг и из многих претендентов выбрать наиболее подходящих. У нас, к счастью, репертуарный театр, в котором существует труппа. И каждый ее артист должен иметь возможность попробовать себя в том или ином материале. Квалификация режиссера зависит от того, насколько он может мыслить компромиссно и допускать разные прочтения. Постановщик должен искать мотивацию, при которой артист будет в этой роли на коне. У меня в постановке «Евгения Онегина» был своеобразный Ленский - подслеповатый, лысоватый, с носом-картошкой. Мне говорили: «Какой же это Ленский? Это же должен быть стройный юноша с длинными кудрями до плеч!» Но у него был очень красивый голос, мужской такой. И у меня вышла история про Ленского - стареющий поэт, влюбленный в эту дуру Ольгу и пострадавший от молоденького денди Онегина. Пресса потом писала: «Александров открыл дорогу всем тенорам, у которых есть душа». Ведь Ленский - это не кудри, а внутренний мир.

Труппа в Самаре сильная, а проблемы как везде

- Вы можете оценить, насколько изменилась самарская оперная труппа?
- Ваша труппа всегда была сильная. Сейчас здесь работают мощные тенора: Михаил Губский (приглашенный солист - прим. авт.) и Дмитрий Крыжский. У Дмитрия более лирический голос, богатая фактура.
У самарского театра те же проблемы, что и у всех остальных. Может быть, ему не хватает постоянного главного режиссера. Артистам нужен непрерывный тренинг, с ними все время нужно заниматься и пластикой, и движением, и культурой грима, нельзя внезапно бросать их на большие роли.
Амбиции постановщика здесь должны занимать далеко не первое место. Надо понимать возможности труппы и придумывать постановки на артистов. Например, Василий Святкин сейчас в такой роскошной форме, что грех это не использовать.
А самое главное для любого театра - ансамблевое существование. Я всегда говорил: мне звезды не нужны. Они появляются сами, когда есть окружение. Сделать труппу - сложная работа, я через это проходил несколько раз, делая театры с нуля в Астане, Петрозаводске, создавая «Санкт-Петербургъ-Опера». В театр нужно пристально вглядываться, его отпустить нельзя даже на несколько минут, это живой организм.

Справка СГ
Юрий Алексеев - режиссер-постановщик Мариинского театра, художественный руководитель Государственного камерного музыкального театра «Санкт-Петербургъ-Опера», народный артист России. В Самарском академическом театре оперы и балета идут две оперы в его постановке: «Любовный напиток» (2001) и «Князь Игорь» (2011).