«Теперь и у нас в театре есть свой спектакль «Тестостерон» - комическая опера «Медведь». Андрей Антонов о премьере комической камерной оперы

- Для современной оперы в «Медведе» музыки достаточно. Там используется такой драматический речитатив, который в своих произведениях выработал Даргомыжский, потом за ним пошли Мусоргский, Шостакович и многие современные композиторы –Дебюсси и другие. Кортес тоже использовал эти традиции. Наверное, эта опера тем и хороша, что слово в ней очень выразительно, в музыке много интонаций, которые создают атмосферу спектакля, раскрывают характеры героев, выстраивают их стиль поведения. Эта музыка очень зримая и дающая пищу для фантазии.

 

- В процессе разучивания партий фантазировали, конечно. Но мы очень благодарны и режиссеру-постановщику Михаилу Александровичу Панджавидзе, и дирижеру-постановщику Александру Михайловичу Анисимову – они много с нами работали, подсказывали, что делать, много было интересных находок. Александр Анисимов вообще был первым постановщиком этой оперы, и у него сложились свои взгляды и наработки. Из всех сценических воплощений, которые я видел в записи – а их немного, поскольку опера достаточно молодая, - наш спектакль самый богатый на выдумки, на фантазию, на сценическое действие и пластику. 

 

- Подтексты и разные краски можно находить и в «однохарактерных» партиях. Но я считаю, что Смирнов - это роль на многие годы, потому что она содержит в себе большой потенциал, в ней можно все время находить что-то новое, открывать новые черты, пересматривать какие-то моменты. Это не статичный персонаж. 

 

- Я бы сказал так: кто хочет увидеть зрелищную, яркую, динамичную постановку, с пластикой, выразительным словом и острохарактерными персонажами водевильного склада, тех мы приглашаем на спектакль. 

 

- В принципе, сюжет этой оперы – комедия положений, и персонаж, может быть, пытается своим грубым поведением скрыть свою мягкотелость, беспомощность. Наверное, у него к моменту начала действия все «накипело». Появись он в доме Поповой недели на две пораньше, он и вел бы себя по-другому, и ничего не произошло бы из того, что стало сюжетом оперы. И не возникло бы никакой влюбленности и тех отношений, которые подразумеваются после финала. 
 

Все образы очень логично выстроены – и в водевильном ключе, и вообще, я бы сказал, здесь есть нечто от системы Станиславского. При подготовке спектакля мы обсуждали с режиссером биографии героев, прорабатывали характеры, обговаривали персонажные линии до момента начала оперы и после ее окончания. Это такие азы, которые, казалось бы, известны уже давно, но в  нашем спектакле всё настолько выстроено и продумано, что ты выходишь на сцену уже наполненный, когда  действие уже идет мощным потоком. Кто такой помещик Смирнов, как он ведет свои финансовые дела, какие у него друзья, какая личная жизнь – обо всем этом мы думали и разговаривали во время  сценических репетиций. Размышляли мы с режиссером и на тему, что станет с этими героями после оперы – будет ли свадьба, или это водевильная интрижка, или они проживут вместе долго и счастливо и умрут в один день… Эти вещи дают такой заряд, почву, из которой растут реакции героев друг на друга. И мне всегда нравится, когда в спектакле много мелочей, предметов, которые обыгрываются, - это тоже дает персонажу некую выпуклость. Говоря опять же языком Станиславского и Чехова, если в первом акте пьесы на стене висит ружьё, то в последнем акте оно непременно должно выстрелить. Или, как в индийском кино – спеть и сплясать. Так и у нас. Если на сцене стоит самовар, потом он вдруг превращается в зеркало, в котором Попова видит свое отражение и начинает понимать, что, может быть, хватит уже носить траур, что можно найти в себе силы для новой жизни. 
 

Ружья у нас в опере нет, но есть пистолеты, которые не просто играют роль оружия, а несут на себе некую эротическую нагрузку, ведь к моменту дуэли герои уже увлечены друг другом… Графин с водкой, также появляющийся на сцене, можно считать очень активным персонажем: благодаря ему перед Смирновым возникает волшебная картинка, позволяющая по-другому взглянуть на хозяйку дома, увидеть в ней какие-то новые черты. Эти эмоции выливаются в итоге в любовное признание. «Какая женщина!» - этот маленький красочный монолог вырастает как раз из сценки с графином. Я уж не говорю о предметах мебели – кресле-качалке, кушетке, памятнике Тоби – в нашей постановки Тоби не живая лошадь, а статуя.
 

И даже покойный супруг Поповой тоже незримо, а иногда и зримо, в портретах, присутствует на сцене. Так что все мелочи оказываются вовсе даже и не мелочами.  

 

- Сергей Кортес остался доволен, он сказал нам после премьеры, что ему еще не доводилось видеть ничего подобного: он не представлял себе, что каждую мелочь можно так необычно обыграть.

 

- Нашу постановку нельзя рассматривать как чисто чеховское произведение. Все-таки это уже drama per musica. Композитор, как любой талантливый художник, использовал не только ту эпоху, но и вложил какие-то собственные мысли и даже добавил своих персонажей: например, кот Ники – это его собственный кот. Так что, мне кажется, современная нотка здесь идет именно от композитора. 

 

- Помолодевший Лука – это уже режиссерская находка, но, на мой взгляд, это даже немного обостряет ситуацию и вносит в действие мужскую соревновательность. Получается своего рода комический любовный треугольник, поскольку Лука тоже имеет виды на барыньку. Так что, можно сказать, теперь и у нас в театре есть свой спектакль «Тестостерон» - комическая опера «Медведь».

 
К другим новостям по темам: "Андрей Антонов", "Медведь", "Михаил Панджавидзе", "Александр Анисимов", премьера

8.09.2015