Историческая хроника. ГАБТ под дубом (Подлинная история)

Как ни странно, нашей семьи непосредственно коснулось пребывание Большого театра в Куйбышеве в эвакуации (1941-1943 гг.) (Я принадлежу к послевоенному поколению, поэтому могу поделиться не своими, а только семейными воспоминаниями).

 

В семье насчитывалось тогда три страстных любителя музыки. Особенно оперной. И особенно русской оперы. Дедушка, бабушка и мама. У каждого были свои приоритеты и свои причины любви к опере. Дедушка – сын священника, образование он получал в духовном училище, потом в семинарии, потом на медицинских факультетах Варшавского и Казанского университетов. Дед дорожил познаниями, полученными на первых этапах своего обучения: он сохранил и переплел в толстенькую книжицу свои училищные и семинарские сочинения. Темы очень интересны, разнообразны, и уровень преподавания (насколько это видно из преподавательских рецензий на сочинения) внушает полное доверие. Видимо, в духовных учебных заведениях прививали не только отличное знание истории, литературы и богословия, но и любовь к музыке русской православной церкви. Записей хоровой музыки Бортнянского, Чеснокова или Архангельского тогда не существовало, в церковь ходить послушать хоровое пение невозможно – дед одно время был главврачом поликлиники НКВД. Никогда не был коммунистом, и на этот небезопасный по тем временам пост попал, видимо, просто потому, что врачом был очень хорошим. Должны же ведь были и чекисты у кого-то лечиться, предпочтительно у хорошего специалиста.

 

Свою неискорененную любовь к хоровой музыке дед мог удовлетворять двумя способами: слушая по воскресеньям «Реквием» Моцарта (музыка хоть и не православная, но духовная. Зато исполнение вполне в русской традиции – хор Свешникова). Ну и вот русская опера, «Борис Годунов», «Демон». Хор «Ноченька» из «Демона» умел играть и петь.

 

Бабушка получила некоторое музыкальное образование (училась у самарской преподавательницы, пианистки по фамилии Нейман), потом даже подрабатывала уроками музыки. Помню ее, разыгрывающую экспромты Шуберта, вальсы Шопена и сонаты Бетховена. Нейман, представительница немецкой фортепианной школы, давала хорошую профессиональную основу – постановку рук, технические навыки.

 

Бабушка пыталась обучать музыке и маму. Но свою дочь жалко – поэтому особых требований бабушка к маме не предъявляла. Научилась ноты разбирать и подбирать по слуху – и ладно. Усвоила, на какой линеечке какая нота стоит. До диезов и бемолей дело не дошло. Остальное восполняли слух и память. Мама покупала облегченные издания русской оперной классики, адаптированные для нужд таких же полу-обученных любителей. Проигрывала вокальную строчку. Подбирала к мелодии аккомпанемент. Проблема тональности и знаков решалась своеобразно. Минорная тональность освоена была одна – до минор. Зато освоена хорошо. В до миноре мама была как дома. Как обстояло дело с мажором, не помню. Игралось и пелось все, от хоров до басовых и баритоновых арий - Ивана Сусанина, хана Кончака, Князя Игоря.

 

Приезд Большого театра в Самару… Какой невиданный (точнее, неслыханный) подарок получили самарские любители оперы и балета! Подарком стало его пребывание и для нашей семьи. Дедушка на своем медицинском посту был облечен доверием властей. Ему вменялось в обязанности лечить артистов ГАБТа. За это он получал для себя и для членов своей семьи право на контрамарки на любые спектакли.

 

Конечно, этим правом пользовались вовсю. Всё посмотрели. Легко ли это было? В воспоминаниях военного времени солисты Большого театра жалуются: трудно им было в эвакуации! Не сомневаюсь. Но и слушателям было трудно. Мама – в это время – уже студентка первого курса (школу она окончила в 1941 году, мальчики из их класса тут же ушли на войну; вернулось из них трое). Холод, голод, учебы плюс работа на заводе (на конвейере что-то собирали). А по вечерам – спектакли. Счастье? Счастье-то счастье. Но… Как-то в антракте мама обнаружила себя сидящей на полу между креслами. Уснула от переутомления.

 

Один из ее рассказов о спектаклях до сих пор кажется мне балансирующим между явью и сонным видением. Но, скорее всего, сном это не было – такое как раз часто случается в храме искусства. Словно маленькие чертики в него проникают. Вот этот рассказ:

 

На сцене – опера Верди «Травиата». Дело дошло уже до последнего акта. Сейчас бедняжка Виолетта умрет от чахотки. Уже запела свою предсмертную арию. Зал в слезах. Ситуация очень знакомая. Мы тоже все полубольные, изможденные, в чем душа держится…

 

А с потолка спускается дуб.

 

Ну, тут уж какие слезы. Разве что от смеха. Смеется зал, смеются оркестранты. Дирижер опустил свою палочку, ждет. Виолетта тоже ждет.

 

Дуб покачался, обрел равновесие, замер. Зрители отсмеялись и затихли. Дирижер поднял палочку. Вступил оркестр, Виолетта продолжает свою арию с того места, где ее прервали.

 

«Ой, ребята, что же мы наделали! Спектакль-то какой у нас? В «Травиате» вроде дубов не предусмотрено!»

 

Дуб поехал вверх.

 

Не было предела радости зрительного зала! К смеху публики присоединилась и умирающая Виолетта.